Мир Гаора. Коррант. 3 книга - Татьяна Николаевна Зубачева

…Гаор с удовлетворением отметил, что не только промоину загатили, но и всю дорогу подновили, и прибавил скорость, выезжая из по-осеннему пёстрого леса на картофельное поле. На поле копали картошку. Управляющего он не увидел и погудел.

— Рыжий! — ответил ему многоголосый крик, — Рыжий приехал!

Работу, понятное дело, никто бросить не посмел, но работавшие выпрямлялись, махали ему руками, несколько мальчишек-подростков наперегонки побежали к его машине, и он чуть притормозил, дав им вскочить на подножки и так проехаться вдоль поля. У перелеска они соскочили и побежали обратно с криком.

— Спасибо, дяинька.

Дядя, дяденька, дяинька… — так его часто называли в посёлках, и он уже знал, что как ему любая женщина — мать, или сестра, или девка, если молодая, а ему охота покрутить с ней, а мужчина — брат, так и детворе он дядя. Что он — родня им всем, не по крови или утробе — у обращённого такой родни в посёлке нет, а по судьбе, что не слабее, а где и посильнее кровного родства.

Ягоды уже сошли, и перелесок был пуст. А по выгону ещё бродило поселковое стадо, и пастух, звонко щёлкая кнутом, согнал коров с дороги, освободив ему проезд.

У первых же домов его встретила толпа ребятишек, и он сбросил скорость до минимума.

— Рыжий, Рыжий приехал!

Под их восторженный крик и визг Гаор медленно подъехал к дому управляющего, заглушил мотор и вышел из машины, потянулся, расправляя мышцы.

— Ага, приехал, — вышел на крыльцо управляющий.

Мгновенно замолчавшие дети воробьями брызнули во все стороны и исчезли. Умению поселковой малышни исчезать мог позавидовать любой фронтовой разведчик. Гаор усмехнулся этой мысли, склоняя перед управляющим голову с той же бездумностью, с какой когда-то козырял офицерам.

Управляющий сошёл с крыльца и, достав ключи, открыл двери сарая для выдач.

— Выгружай.

— Да, господин, — ответил Гаор, отдавая нужную накладную.

Выгружал он всегда сам. Не потому что не доверял поселковым, а потому что у него всё лежало в определённом, понятном только ему и приспособленном под маршрут порядке. Трое парней под присмотром старосты — все как из-под земли появились — принимали ящики и мешки и заносили их в сарай, размещая там уже в своём порядке. Здешним сараем ведал староста, и потому Гаор называл ему содержимое каждой единицы груза, а уж что куда, тот сам парням укажет. Управляющий стоял рядом, не вмешиваясь и отмечая наличие заказанного в накладной.

Выгрузив всё положенное по одной накладной, Гаор достал и подал управляющему другую накладную, заметно короче, на личный заказ управляющего.

— Ага, давай, парень, — оживился управляющий, а из дома, тоже будто стояли там наготове, вышли жена управляющего и две сенные девки, как называли в посёлках рабынь, прислуживавших управляющему. Сенная, рожай не рожай — всё девка. Гаор выгрузил большую коробку с конфетами, пакеты с хорошим бельём и тёмный пластиковый пакет-футляр с платьем на вешалке. Жена управляющего ахнула.

— Оно?! Спасибо, милый, — быстро поцеловала управляющего в щёку и скрылась в доме вслед за сенными девками, быстро подхватившими привезённое.

Управляющий самодовольно ухмыльнулся и протянул Гаору обе накладные.

— Держи, парень, через три декады заедешь за заказом.

— Да, господин.

— А сейчас на кухню ступай. Эй, там, — крикнул он в пространство, — накормите его.

— Сделаем, хозяин, — откликнулся из-за дома звучный голос Горны.

Гаор убрал накладные в сумку, закрыл дверцы фургона и пошёл вокруг дома на заднюю половину.

Горна — Гаор так до сих пор и не понял, это искажённое ургорское имя или всё-таки нашенское — была не господской, как все в посёлке, а хозяйской, то есть принадлежала лично управляющему и вела его хозяйство. В один из прошлых приездов Гаор назвал ее матерью и тут же схлопотал подзатыльник.

— Ишь, сынок нашёлся! Я тебе что, поселковая?

Ну, не хочет, как хочет. Ему это без разницы. Главное, что кормила его Горна всегда обильно и вкусно, разрешала покурить на кухне и побалагурить с сенными девками, забегавшими поболтать с заезжим гостем.

На кухне Гаор сразу подошёл к рукомойнику, но в отличие от его прошлых приездов, полотенце ему держала маленькая, лет шести девочка, черноволосая и черноглазая, но с голубым клеймом-кружком на лбу и в детском ошейнике, свободно лежавшем вокруг нежной шейки в вырезе полотняной рубашки. Клеймо поставили недавно: кожа на лбу ещё была воспалённой.

— Моя это, — гордо сказала Горна, увидев, как он, вытирая руки, рассматривает девочку, — родная моя. Вот, не отдал хозяин в «галчата», мне оставил. Обещал не продавать, пока в сок не войдёт.

Девочка очень походила на управляющего, и Гаор молча кивнул, воздержавшись от любых высказываний.

На столе его уже ждала глубокая тарелка горячего «господского» супа, а на отдельной тарелке несколько ломтиков селёдки. «Эх, к этой бы селёдке да водки», — мысленно вздохнул Гаор, накладывая селёдку на ломоть чёрного хлеба. Но водки нет, не будет, и быть не может. Так что о ней ни говорить, ни думать не стоит. После супа он получил тоже глубокую тарелку мясного. Жаркое с картошкой. И напоследок большой стакан яблочного компота. Кормила Горна его «по-господски», хозяйской едой и на хорошей посуде. Чем вызвано такое благоволение, Гаор не знал, но не спрашивал. После еды он достал сигареты и закурил. Девочка всё время, пока он ел, молча следила за ним круглыми и блестящими, и впрямь как у галчонка, глазами. Но если она родная Горне, почему ж он её раньше не видел. И Гаор рискнул сказать это вслух.

— Чего ж я её раньше не видел?

— А мала была, — охотно ответила Горна. — Вот хозяин, чтоб она мне работать не мешала, и велел её в посёлке у матки держать. Так-то я к ней каждый день ходила, отпускал хозяин, а теперь со мной будет. Велено к домашнему хозяйству приучать.

Гаор кивнул. Он уже знал, что родная мать — это мамка, а приёмная, кому отдали, привезя из отстойника, отобрав у родной, — матка. Объяснила ему это Красава в первую же декаду его жизни в усадьбе, рассказав, как привёз хозяин семилетнего Лутошку и отдал ей, чтоб не так по своему родному убивалась, того-то как увезли клеймить, так и не вернули, и кто теперь знает, где кровиночка её, а хозяин по доброте своей и привёз Лутошку. Потому она матка Лутошке, а мамку свою Лутошка тож не увидит теперь, хозяин-то обещал не продавать Лутошку, понятливым паренёк оказался.

— Не заночуешь седни? — спросила его прибежавшая на кухню, будто по делу, сенная Летовка.